О жизни в изоляторе госбезопасности трудно иметь точные сведения, поскольку заключенные не всегда имеют возможность писать письма: цензура не пропускает. В. Лапенис жалуется в одном письме:

"Следователь сказал, что мне разрешается написать в месяц одно пись­мо и в нем писать лишь на хозяйственные темы. А таких тем в тюрьме очень мало, они ежедневно повторяются и не представляют никакого ин­тереса. Иногда случайно при составлении письма та или другая мысль вот и сорвется от нужной темы. И тогда за одну или две недели уже и сообщают, что цензура не пропустила письма, и поэтому приходится пи­сать опять изнова".

Письма В. Лапениса тем интересны, что наряду с хозяйственными во­просами в них находим прекрасные мысли и чувства. Жене он пишет:

"Когда я был дома, часто тебе пересказывал выдержки прочитанных книг и газет или интересные мысли. Потому по старой привычке (...) это совершу и в этом письме". И вот в каждом письме находим что-либо инте­ресное. Например:

"Случается иногда, что жизнь человека в определенные моменты так изменяется, что за несколько дней, недель или месяцев он чувствует и переживает больше, чем в других случаях за год или несколько лет (...). И здесь молитва не является для меня тяжелою обязанностью или сухою привычкою, а живым общением с Богом ... Сейчас более чем когда-либо понимаю, насколько богата молитва "Отче наш", удиви­тельно красива "Аве Мария", а уж "Верую" - это настоящее сокрови­ще веры (...). Божья благодать доходит и сюда: посещает, успокаива­ет, укрепляет. Господь видит каждое движение души. Ничего не скро­ешь от Его всевидящего глаза (...).

Ступая по жизненному пути, достигаешь перекрестка, где, как тому богатырю в сказке, написана фатальная дилемма: пойдешь по од­ной дороге - свою душу погубишь, пойдешь по другой - найдешь мно­го страданий и бедствий. Приходится выбирать, по какой дороге следо­вать! Нет сомнения, строгие насильственные меры очень изнуряют че­ловека, усиливают тоску по своим. Здоровье более чувствительного че­ловека может совершенно подорваться из-за такой ностальгии. Однако же и в самых тяжелых положениях ни на минутку нельзя забывать, что ты самим Богом усыновленный и придется за все свои мысли, слова и дела Ему дать отчет (...).

Каким великим даром со стороны Бога является любовь!Она смяг­чает страдания. Русский писатель Достоевский говорил: "Пусть они про­клинают, а мы все-таки будем их любить, и они не устоят против нашей любви".

Заключенный постоянно просит свою жену, чтобы она в своих пись­мах записала "какую-либо краткую утреннюю молитву и одну-другую недлинную цитату из Свящ. Писания. Не пиши длинных молитв и длин­ных цитат, так как атеисты все равно мне их не передадут... Я всегда ожидал и ожидаю твоих писем. Не жду лишь таких, где ни слова нет о духовной жизни. Крошечки от истины веры здесь дороже, чем золото".

Несмотря на его слабое здоровье, сильная вера и доверие к Прови­дению предоставили заключенному много духовной крепости. В фев­рале он так описывает свои настроения:

"Еще никогда я не был в таком состоянии, как ныне. Я спокоен как никогда. Ни к кому не питаю ненависти или злобы. Ничего не бо­юсь, кроме внезапных стуков (...).

Я тебе предлагаю не разочаровываться по причине создавшегося бо­лее тяжелого положения. Разве в Свящ. Писании где-либо сказано, что жизненный путь странников нашей земли устлан розами?"

Совсем реально оценивая свое положение, В. Лапенис просит жену не искать адвокатов для предстоящего дела. 'Ты - католичка, я также верующий, а адвокат Кудаба - атеист-безбожник, то как же он сможет защищать меня, имея антирелигиозные воззрения?

Такими адвокатами являются и чекисты (...). Кроме того, при таком судебном деле, как мое, в нынешнем положении хотя бы и лучший ад­вокат абсолютно ничем не в силах помочь. То какой же из него защит­ник и для Тебя советник, если он бессильный (...).

Потому еще раз сердечно упрашиваю Тебя до окончания суда по мо­ему делу никогда не обращаться ни к адвокату, ни к какому-либо друго­му государственному служащему, ибо это отягчило бы и без того нелег­кое мое положение.

В своем письме Ты писала, что, оставшись без меня, пережила доста­точно обмана и хитрости. Стоит ли и впредь позволять себя обманы­вать? Срочно пойди в юридическую консультацию и скажи адвокату Куда-бе, что я строго отказываюсь от защиты, и по моему делу никогда к нему не обращайся.

Если хочешь на самом деле мне помочь, то по возможности почаще пойди к Иисусу в храм, а также к Матушке Марии. И там все, все ска­жи, там попроси помощи, совета и защиты для себя и для меня. Там на­верняка не будет ни хитрости, ни обмана (...).

А из-за меня не переживай, ибо хорошо помню, что сказал князь Апо­столов Св. Петр: "Ибо какая же похвала, если терпите бичевание за пре­ступления? Но если терпеливо страдаете за добрые дела, то это благодать у Бога. Ибо для того вы и призваны". Пет. 20-21. С Богом оставаться везде благо (...).

Я также желаю оставаться наедине со своими мыслями, со своим осо­бым миром и глубже вникнуть в этот мир. А кроме того, часто припо­минаю жизнь блаженного Максимилиана Кольбе, а особенно кончину его жизни, и мои страдания кажутся очень ничтожными по сравнению с его страданиями. "Я пойду своим путем, страданием искупляя блужда­ния молодости и ни на что невзирая, что обо мне кто-либо подумает или скажет" (В. Миколайтис-Путинас)."

В своих письмах о жизненных условиях в тюрьме-изоляторе В. Ла­пенис открыто ничего не пишет. О них можем судить по частым жало­бам на ухудшающееся здоровье. В письме от 12-го ноября 1976 года он пишет:

"Верхние брюки уже начали рваться, а самое главное - они очень сползают, не знаю, в тазу ли прибыло или мой живот уменьшился (...). Несколько раз бастовало сердце. Нелегко ему в таком возрасте привык­нуть к новому образу жизни. Привыкнет ли оно и согласится с таким ре­жимом или же совершенно перестанет работать - этого не знаю. А кро­ме того, часто болит голова ".

В письме от 25 декабря снова пишет о состоянии здоровья:

"Мое здоровье значительно ослабло. За полторы или две недели после ареста произошло несколько не очень сильных сердечных припадков. Потом появились головные боли. И ныне голова часто побаливает. Кроме того, после некоторого времени находясь здесь, все чаще течет из носа кровь, и это бывает почти ежедневно (...). И зрение ослабло. Днев­ной свет слабый, поэтому все время приходится проводить при электри­ческом свете, от чего быстро утомляются глаза. В первые недели я по целым дням читал и писал, а в настоящее время уже не в состоянии так много читать и писать. Случается, что внезапно поднимается кровяное давление и появляется головная боль. Чтобы предохранить себя от ин­сульта, прошу принести апельсинов или клюквы".

В январе заключенный снова пишет:

"Уже не каждый день течет из носа кровь и не так уж пугаюсь вне­запных стуков. Вот уже вторая неделя как в камере не надеваю зимней шапки и ватою не затыкаю ушей. Голова еще часто болит, а когда вне­запно поднимается кровяное давление, употребляю апельсины или клюк­ву, и давление крови понижается. Так и защищаюсь от инсульта. Все тело так чешется, как будто бы заболел чесоткой, а особенно руки и ноги. Более всего чесотка появляется во второй половине дня, иногда кажется, что руки и ноги в огненном пламени. А когда во сне чешу эти места - появляются небольшие раны, которые долго не заживают. Иног­да на руках и на ногах появляются небольшие красные прыщи, и они очень чешутся. Врачиха говорила, что это аллергия на почве нервов и она ничем помочь не может. На самом деле здесь для нервной системы боль­шая нагрузка".

В феврале здоровье еще ухудшилось, кровь из носа течет ежедневно. К этому добавились постоянный шум в голове, чувствительность к шуму и бессонница. "По некоторым ночам надоедает ожидать шестого часа утра, то есть команды на подъем ..."

Почти за все время следствия его здоровье было в подобном состоя­нии. В письме за июнь месяц он так описывает состояние своего здо­ровья:

"Физически я сильно изнурен, однако более крепкий духом. С лю­бовью и благодарностью я стараюсь из божественных рук Господа при­нять все испытания страданий и мук и терпеливо все это перенести".

Она Пранскунайте на следствии

Следователи показали Оне Пранскунайте протоколы допросов И. Ма-тулиониса и Патрубавичуса и приказали по их примеру давать показа­ния, однако арестованная не дала никаких показаний.

Первые два месяца О. Пранскунайте сидела с криминалисткою из Клайпеды, оформленной по статье 68 Угол. Кодекса. Другие два месяца ее опять держали с другою криминалисткою из Каунаса, оформленной также по ст. 68.

Следователи обещали поместить О. Пранскунайте в психиатрическую больницу. Одно время следствие было особенно тяжелым. О. Пранску­найте призналась виновною в том, что верила Конституции, соглашению в Хельсинки и статье Управляющего Вильнюсскою Архиепархиею Ч. Кри-вайтиса в "Гимтасис Краштас" (Родная Страна) о свободе католиков в Литве, но чекисты как бы развеяли все ее иллюзии. Выражаясь словами О. Пранскунайте, она узнала, где находятся ад и черти, - это в помещении Вильнюсского КГБ.

Суд

В 1977 году июля 20-25 Верховный суд Лит. ССР разбирал дело Вла-даса Лапениса, Ионаса Каститиса Матулиониса и Оны Пранскунайте. Усердно скрывали день суда, так что многие друзья подсудимых не зна­ли о происходящем суде. Были и такие, что, зная о суде, не осмелились принять участие в судебном процессе. Видя, что почти некому присутство­вать, чекисты всем дозволили войти в зал. А тем, кто для них был ме­нее желателен, они хитростью воспрепятствовали быть на процессе. Напр., жену Владаса Лапениса записали в список свидетелей, и ей не дозволили участвовать в начале суда. Суд происходил 20-го, 22-го и 25-го июля. В. Лапенис отказался от помощи адвоката. Многие обстоятельства суда остаются "Хронике КЦЛ" не известными.

Свидетелями были приглашены следующие: Рузгене, Алексис и Е. Ла-пенене.

Рузгене призналась, что В. Лапенис ей доставил пишущую машинку и что она напечатала 5 экз. "Архипелага ГУЛаг", которые и передала В. Ла-пенису.

Полковник бывшей Независимой Литвы Алексис говорил о "Хро­нике КЦЛ", что, читая первые ее номера, подумал: это как бы ненужное озлобление властей; однако сейчас он полагает, что В. Лапенис, по голосу совести к ней примкнувший, достоин похвалы.

Судья сказал жене В. Лапениса, что ее муж вроде оклеветал Совет­ский Союз, как будто отнимают у верующих религиозные книги, молит­венники, пишущие машинки. Лапенене смело утверждала, что на самом деле так оно и есть: "При обыске вы забрали книги, пишущую машин­ку ... Во время обыска вы держали себя грубо ..." Суд не разрешил Е. Ла­пенене продолжать свои показания.

Ионас Каститис Матулионис, изнуренный следствием, выразил свое сожаление за приобщение к "Хронике КЦЛ".

Она Пранскунайте выражалась очень коротко и тихо. Бывшие в за­ле услыхали лишь ее жалобу на плохое здоровье.

До последнего слова В. Лапениса суд сделал перерыв и участникам дозволил войти в зал лишь тогда, когда В. Лапенис закончил свою речь. "Хронике КЦЛ" удалось получить текст последнего слова В. Лапениса.

Последнее слово Лапениса

Я ненавижу несправедливость, ложь, хитрость и обман, а также и на­силие. Потому-то, когда вижу эти злодеяния, не могу со спокойною со­вестью молча мимо них пройти. Однако же некоторые чиновники властей эту борьбу со злорадством, эту критику называют антисоветскою аги-тациею и пропагандою, попыткою подорвать советскую власть и подоб­ное.

Неужели же несправедливость, ложь, хитрость, обман и другие зло­деяния являются основою для советской власти, ее твердостью, если борьбу с этим злом считают попыткою подорвать или ослабить совет­скую власть, а тех, кто борется с этим злом, обвиняют в совершении преступлений, предвиденных 68 или 199-1 статьями Уг. Код. Лит. ССР.

Только при свободном выражении разновидности мнений обнаружи­вается правда, выходят на поверхность ошибки, разоблачается зло, а для достижения этого следует указать на ошибки, невзирая ни на личности, ни на ими занимаемые должности, ни на их титулы. И когда обнаружи­ваются корни зла, тогда есть возможность это зло устранить. Заметив это зло, каждый честный человек должен его выявить, показать при днев­ном свете. Раньше или позже, а игноранты критики дождутся презре­ния. Хотя в то время критическое слово кому-либо окажется немилым, даже вызывающим боль, однако оно может быть товарищескою помощью блуждающим.

А разве не эти злодеяния приносят так много несчастий, ненужных бедствий, бессмысленных страданий. Мне совершенно непонятно, поче­му некоторые труженики госбезопасности и другие служители властей боятся правды? Ведь правда должна быть основою государства. Неправы те, кто, пылая ненавистью, местью, создали это дело за то, что в своих заявлениях я указал на их ошибки, что обратил внимание на сущие недо­статки. Следует уважать граждан, говорящих правду в глаза, а не нака­зывать их, и бояться тех, кто, желая подслужиться властям, скрывают от ее глаз ошибки, ибо эти ошибки никому не приносят пользы и не де­лают чести.

Когда на дневной свет выносишь эти злодеяния, указываешь на ошиб­ки, тогда создается возможность с корнем вырвать эти злодеяния. Мы должны смело выносить на свет все несправедливости, невзирая; назо­вет ли кто-либо тебя фанатиком, антисоветчиком или иначе. Хотя слово правды в тот момент кому-либо будет очень немилым, даже вызываю­щим боль, а тому, кто его произнес, придется и пострадать, однако по сути дела это как братская помощь другим.

На допросах следователи не раз мне говорили, почему в советской жизни я вижу лишь зло? Это неправда. Зло я публично выдвигаю не потому, что не вижу добра, а потому, что зло приносит людям бедствия, несчастия, страдания. Поэтому, если желаем достигнуть лучшей жизни, мы должны с ним бороться. Нет сомнения, радоваться достигнутым достижениям гораздо приятнее и власти за это похвалят, а быть может, и вознаградят. Но разоблачать ошибки, несправедливости, критиковать некоторых чиновников властей, "нарушать им покой" - для этого нуж­но самопожертвование, риск, а иногда приходится на некоторое время и свободы лишиться.

В. Ленин сказал: "Лишь после того, когда мы свергнем, во всем ми­ре окончательно победим буржуазию, войны станут невозможными" (Пр. том 28, с. 68).

Говорите о победе социализма во всем мире, а боитесь старичка, начавшего восьмидесятый год, который указал на злоупотребление со­ветским положением со стороны некоторых чиновников. Не курьез ли?

Преследование верующих, репрессии, попытка решить большинство задач насильственными средствами - это волю меньшинства набрасы­вать большинству. Яркий пример — призрак культа Сталина еще и ны­не пугает многие народы и одиноких людей.

Почему до настоящего времени не желают понять, что насилием, фи­зическими наказаниями человека взрослого не перевоспитаешь, а эти наказания оставят в сердцах людей рубцы, которые никогда не зажи­вут, никогда не ослабнут. Это раны представителями властей нанесенные гражданам своей страны. Физическими наказаниями еще более настро­ишь их против властей. Так утверждают психологи и педагоги.

Когда во многих атеистических книгах, брошюрах, газетах, журналах пишут (нередко бывают и выпады) против Бога, Церкви, Папы, про­тив священников и верующей общественности, а верующим защищать­ся такими же средствами не дозволено, тоща остается единственное сред­ство для защиты: чиновниками властей именуемая "нелегальною" пе­чать, в том числе и "Хроника КЦЛ".

Кроме того, прибегать к таким средствам (защищать свою идею в печати) заставляет и 124 статья Конституции СССР, где свобода анти­религиозной пропаганды признается за всеми гражданами, а религиоз­ной - не признается. Где равноправие? В. Ленин правильнее определял равноправие, то есть свободу совести: "За всеми гражданами в Совет­ской Конституции признается право на религиозную и антирелигиозную пропаганду" (И. Ярославский. О религии, 1959, стр. 27).

А сейчас совершенно правильно, когда в 124 ст. Конституции не провозглашается свобода религиозной пропаганды, то эта статья факти­чески отнимает у верующих самые элементарные права человека и об­щество верующих бросает за пределы закона, то есть гонит   в подполье.

С издателями "Хроники КЦЛ" я не завязывал никаких связей и не по­мещал там своих статей. Советский гражданин, написавший заявление или письмо в государственное учреждение и пославший по почте, не дол­жен обвиняться или отвечать, если его письмо или заявление каким-то ему неизвестным образом попадает в так называемое "нелегальное" издание, а иногда даже и за границу. Ведь немало и тайной информации из СССР попадает в заграничную печать или в радиопередачи. То поче­му же мои заявления или ответы на них, если они были интересны изда­телям "Хроники КЦЛ", и без моего согласия не могли попасть в их руки?

Что же касается "нелегальности" "Хроники КЦЛ", то, не желая про­виниться перед объективною правдою, приходится отрицать такое обви­нение. Если считать легальными действиями выпады атеистов против об­щества верующих и своеволие некоторых чиновников государства, то не следует считать нелегальным делом, когда интересы верующего общества защищают от таких выпадов, когда защищаются собственная или иная личность и их права от таких опасных покушений на общество верующих. Ведь такая самозащита не квалифицируется как преступле­ние и по 14 и 15 статьям УК Лит. ССР, где сказано, что "... не есть пре­ступление такое действие, которое имеет признаки, предвиденные Уго­ловным кодексом для совершаемого действия, если оно совершено в состоянии непременной самозащиты" или "совершено в состоянии долж­ной необходимости".

Следует еще добавить, что "Хроника КЦЛ" есть нелегальная лишь постольку, поскольку советские государственные органы запрещают законно надлежащую легальную религиозную печать и не дозволяют ве­рующим пользоваться средствами массовой информации.

Конституция за всеми гражданами признает свободу совести, гаранти­рует свободу печати и слова. Международные документы о правах чело­века, напр., 19 ст. Декларации прав человека гласит: "Каждый человек имеет право на свободу убеждений и их выражение. Это право дозволя­ет свободно, всесторонне придерживаться своих убеждений и свободно добывать, получать и распространять информацию и идеи любыми сред-• ствами независимо от государственных границ". Таким образом ясно видим, что никакие законы не запрещают словом и письменно распро­странять, пропагандировать свои убеждения, свои идеи, информацию. То где же здесь нелегальность? И какое же преступление?

Те, кто ущемляет права человека - права верующего общества, со­вершают преступление. Ни в одном не только капиталистическом, но и социалистическом государстве (кроме Албании и Китая) не запрещена религиозная печать - газеты, журналы, книги. Нигде не запрещают за­щищать свои идеи, свои убеждения, их пропагандировать. Так почему же у нас запрещено? Можем смело утверждать, что неверующие нарушают права и свободы человека, признаваемые всем миром, то есть не мы, а атеисты, прикрываясь плащом властей.

Если уж права всех равны, то почему верующим не разрешается защи­щать свои убеждения свободно, средствами массовой информации? Как коммунисты имеют право бороться за свои убеждения, так же и верую­щие должны иметь такое же право. Скажите, укажите, какими сред­ствами верующие могли бы защититься от клеветнических статей, кото­рые появляются в печати, от искажения фактов, от неправильного изло­жения учения Церкви? Правильно когда-то сказал В. Ленин: "Без сво­боды собраний, печати и слова всякие разговоры о свободе религии останутся жалкой игрой и недостойной ложью" ("Самодержавие колеб­лется", Соч. т. 6, 1951 - на лит. языке). Советская печать часто пишет, что у нас полная свобода религии. Если на самом деле это так, то где же католическая печать? В каком магазине, в каком киоске есть возмож­ность приобрести католические газеты, журналы, религиозные книги, молитвенники, четки (розарии), религиозные иконы и картины, кре­стики, скапуляры, свечи и иные религиозные принадлежности?

В обвинительном заключении меня обвиняют в том, что я " ... гото­вил статьи и заявления, содержащие клеветнические выдумки, унижаю­щие советский строй". Вот что могу заявить по поводу этого обвинения: никаких статей я никогда не писал и нигде не помещал. Правда, после незаконных действий некоторых чекистов, после обыска 1973.11.20 и допросов писал заявления:

а) 1973.11.30 председателю ВСК Лит. ССР;

б) 1974.1.4 прокурору Лит. ССР;

в) 1974.6.12 Генеральному прокурору СССР и председателю ВСК
Лит. ССР;

г) 1974.10.15 председателю ВСК Лит. ССР;

д) 1976.4.23 Генеральному Секретарю СССР Л. Брежневу.

В этих заявлениях я излагал, что чекисты отняли у меня пишущую машинку, рукописи, религиозные книги, ничего общего не имеющие с уголовным делом, а большую их часть не записали ни в протокол обыс­ка, ни в прилагаемый список, и таким образом они нарушили 192 ст. Уг. Кодекса Лит. ССР, а потом на следствии пытались угрозами, ложью, хитростью и другими незаконными действиями добывать показания и не позволили защищаться. Таким образом они нарушили ст. 17 и 18 того же кодекса, совершив преступления, предвиденные 187 ст. Уг. Кодекса Лит. ССР. Своими заявлениями я стремился, чтобы мне бы­ли возвращены взятые книги, рукописи, пишущая машинка.

Спустя два года, то есть 3-го июля 1975 года, одну часть взятых книг возвратили, а другую оставили себе, не объяснив, по какой причине не возвратили; не возвратили и пишущей машинки. И только теперь, ког­да я познакомился со всем материалом моего дела, узнал, что оставши­еся мои книги уже в 1975 году уничтожены - сожжены. Разве это такое уважение к человеку и к закону?

А если сотрудники госбезопасности не соблюдают законов, те, чья ос­новная обязанность хранить социалистическую законность, то как мож­но требовать, чтобы обыкновенные граждане их соблюдали? Я убедил­ся, что чекисты придерживаются довольно старого метода: сваливать беду от себя на другого (в данном случае на меня).

По поводу заявлений, написанных в 1973-76 годах, не один раз меня вызывали на допрос в Комитет безопасности и в прокуратуру республи­ки, и ни один из следователей или прокуроров тогда в них не заметил никаких клеветнических измышлений, унижающих советский строй, и никто об этом ничего не упоминал (см. протоколы допроса), а толь­ко обещали вернуть рукописи и книги, не имеющие ничего общего с уго­ловным делом. Если уж в моих заявлениях, написанных в 1973-74 годах, не было никаких клеветнических измышлений, унижающих советский строй, то каким образом эти заявления, три или больше лет пролежав в архивах госбезопасности и прокуратуры, внезапно стали клеветничес­кими в 1977 году? Ведь их содержание в архиве не изменилось, а совет­ский строй за это время тоже не изменился. Неужели мы опять возвра­щаемся нарушать социалистическую законность, как это было в годы культа личности Сталина, что осудил XX съезд КПСС? А если нет, то к чему тут придумали такое абсурдное обвинение?

Какова бы ни была идея, однако если с нею борется власть, для этой цели пользуясь насилием, а сторонникам этой идеи не дозволяют не только эту идею пропагандировать, но даже и защищаться не разрешают, то каждому здравомыслящему ясно, что это не свобода, а фикция.

Как бы это выглядело для марксистов, если бы советская обществен­ность заявила коммунистической партии, что свобода антикоммунисти­ческой пропаганды предоставляется всем гражданам, а коммунистиче­ской — нет? Без сомнения коммунисты утверждали бы, что это не свобо­да, а подлая демагогия. Могли бы радоваться коммунисты, если бы на их глазах и на глазах общественности их идеи истреблялись, не разрешая им самим защищаться? Коммунисты не то что радовались бы такой "свободе", но осудили бы ее как насмешку над элементарными пра­вами человека и основными свободами. То почему же коммунисты предлагают такую "свободу" другим, которую сами не признают свобо­дою?

Вот вам несколько фрагментов из атеистических книг о религии. Книга "Беседы о религии и науке" (Вильнюс, 1963): "Целью коммуни­стической партии Советского Союза является создать коммунистиче­ское общество (...) а создать коммунистическое общество немысли­мо, не преодолев религиозных предрассудков" (стр. 286); "Коммунизм и религия непримиримы" (стр. 212). И. Галицкая "Мысли о религии" (Вильнюс, 1963) : "Невозможно быть благочестивым и в то же время государственным человеком, верующим и хорошим гражданином, то есть, честным человеком" (стр. 137); "Нравственность заканчивается там, где начинается религия" (стр. 140); "Папы римские - величай­шие из шарлатанов, когда-либо злобно использующих религию" (стр. 157); "Римские "заместители Христа" двенадцать столетий подряд име­нем Бога совершали ужаснейшие преступления и сквернейшие бесстыд­ства" (стр. 167); "Многие ученые придерживались мнения - идеи о "трех обманщиках" - Моисее, Христе и Магомете" (стр. 234). И вот проклинай, злословь Бога, Церковь, Папу Римского, порицай духовен­ство, верующих, проводи пропаганду против любой религии, а партия и власти за это только похвалят. Но, храни Бог, ни слова о безбожниках, не пытайся защищаться от выпадов со стороны атеистов. Тогда быстро посадят за решетку и накажут как преступника согласно 68 или 199 статье Уг. Кодекса Лит. ССР, то есть как систематически проводящего антисоветскую агитацию и пропаганду или за распространение заведомо ложных измышлений. Вот тебе и свобода совести!

Какая может быть свобода совести, когда в Конституции значится лишь свобода антирелигиозной пропаганды, когда каждому атеисту дано право лезть в твою совесть, ее вырвать, высмеять, унизить, будь она самая невинная. Это же насмешка над верующими, это ущемление совести, это оковы, это насмешка над самим человеком - воскликнул бы каждый гражданин другой страны, узнав об этом.

Кроме обязанностей по отношению к государству, я как католик имею обязанности по отношению к религии и Церкви, обязующие мою совесть. А защищать права Церкви и верующих не есть политика, а долг, священный для каждого католика.

Когда не будет преследований верующих, тогда исчезнет то, что воз­буждает недовольство и сопротивление, а тем самым исчезнет и "Хро­ника КЦЛ".

Время, проведенное за решеткою, когда защищаются права челове­ка и основные свободы, не является утраченным, а прекрасно служит для духовного возрождения. Ведь всегда, когда кончаются муки пре­следования, в светлых образах возвышаются лики мучеников и тусклые лица отверженных, их преследователей и мучителей.

Мы, католики Литвы, решительно готовы бороться за свою веру, правдивое равенство, за свои права, имеющие гарантию не только на бумаге, но и в повседневной жизни.

За исполнение своих обязанностей подвергнуться судебному осуж­дению для меня не есть позор, а слава. Я предстаю возле Вечной Прав­ды, произнесшей: "Блаженны преследуемые за правду, ибо таковых есть царство небесное. Блаженны, когда вас преследуют и лживо злословят вам ради меня" (Мат. 5. 10-12).

Следует более быть послушным Богу, чем людям.

Приходится удивляться, когда людей арестовывают, сажают в тюрьмы, обвиняют в попытке ослабить советскую власть, проводить антисовет­скую агитацию и пропаганду, заниматься антисоветской деятельностью, клеветническими измышлениями разрушать государственный и общест­венный строй, однако никто из работников законности не постарался объ­яснить человеку, где же та граница, кою преступив начинается антисовет­чина, и это все обосновать фактами, вескими доказательствами. Одна­ко с первых дней ареста следователи настроены против этого и полно­стью уверены в виновности арестованных.

В ходе обыска найдя на машинке или от руки писаный текст без разрешения Главлита, утверждать, что он антисоветский, полный кле­веты на советский строй, не есть объективное доказательство, основан­ное на фактах, а лишь субъективное мнение. Для того чтобы объектив­но оценить тот или другой текст, необходимо старательно исследо­вать и определить, сколько в нем правды и сколько злоумышленно ис­каженных фактов, то есть сознательно сказанной лжи. И только все основательно исследовав, позволительно так утверждать.

Сотрудники госбезопасности и некоторые другие государственные чиновники не в силах ли или сознательно не хотят понять сути марк­систско-ленинского учения, а только ухватились за слово "антисовет­ский" и, им прикрываясь, мечут им где попало. Это словечко они пишут и в протоколы допроса, и в решения привлечь обвиняемого к судебной ответственности, и в обвинительном выводе, и в приговоре суда. Зача­стую без всякого основания многих иначе мыслящих называют антисо­ветскими деятелями, антисоветски настроенными людьми, клевещащи-ми на свою родину, на свой народ, открытыми врагами социализма и подобное. С величайшим усердием они стараются убедить обвиняемо­го, что он совершил особенно опасные государственные преступления. Работники судебного дела не объясняют обвиняемому, где же тут пре­ступное дело, состав преступления, сознательно ли здесь сказана неправ­да или же на самом деле клевета (ложь, поносящая доброе имя) и сколь­ко в том тексте правды и сколько лжи. Они лишь спешат в антисовет­чине, в клевете. И, разбирая это дело, они не предприняли все необходи­мые меры, как предвидит закон, для полного, всестороннего и объек­тивного рассмотрения дела обстоятельств, согласно с 18 ст. УК Лит. ССР, а лишь выдвигали обвиняющие и отягчающие обстоятельства, не учитывая оправдывающих и облегчающих. Если уж попал в руки чеки­стов, то согласно их логике и виновен, тебя непременно обвинят и осу­дят. А человек, осмелившийся из-за каких-либо чекистами совершен­ных ошибок написать жалобы в прокуратуру или в партию, непременно окажется виновным, попадет за решетку, будет наказан за умышленно совершенные действия, как предвидят 68 и 199 ст. Уг. К. Лит. ССР. Ведь чекисты "не ошибаются". Они только привлекают к ответственно­сти "врагов социализма". Правильно русский писатель Ф. Достоев­ский в своем произведении "Униженные и оскорбленные" пишет: "Я склонен скорее подозревать зло, чем добро - несчастная черта, харак­терная для холодного сердца" (стр. 131). Далее он пишет: "Горькое инквизиторское недоверие и даже подозрение" (там же, стр. 143).

В период культа личности Сталина происходили массовые репрессии, и зло подозревали раньше, чем добро. Очень уж не хотелось бы, чтобы инквизиторское недоверие и даже подозрение процветало и в нашем об­ществе. Не хотелось бы, чтобы и в настоящее время повторялись ошиб­ки, совершаемые в период культа Сталина. Это только углубило бы об­щий кризис социализма, что в конце концов окончилось бы катастро­фою.

Не великим ведь для страны украшением являются заключенными переполненные тюрьмы и лагеря. Много доброго удалось бы создать для общества, если бы власти позаботились не о мести, а о правде.

25-го июля провозгласили судебный приговор. Его прочитали тихо и быстро, что даже поблизости стоявший В. Лапенис заявил, что всего хорошо не услышал и всего не понял. Тем более текста судебного при­говора почти не слышали участники суда, находившиеся в конце зала.

В. Лапенису дали три года лагеря со строгим режимом и два года высылки; Ионасу Каститису Матулионису - два года условно и Оне Пранскунайте — два года лагеря с общим режимом. Пишущие машинки и канцелярский материал В. Лапениса конфискованы.

Предлагаем, что об этом суде писала газета "Тиеса" (Правда) от 21.8.1977:

... Иезуитами руководимое Ватиканское радио очень стара­ется хоть в мелочах ужалить нашу страну, нашу республику. Для этой цели иезуиты из Ватикана готовы позвать на помощь лю­бого отщепенца литовского народа, лишь бы он чернил Совет­скую Литву, грязью забросал достижения нашего народа. Таких отщепенцев, не желающих шагать вместе со всем народом, очень мало, но все же встречаются. Недавно в Вильнюсе закончился от­крытый суд над тремя клеветниками - это вильнянин пенсио­нер Владас Лапенис, художник Вильнюсского объединенного магазина одежды Каститис Ионас Матулионис и мастер в быв­шем производственном объединении "Линас" гор. Паневежис Она Пранскунайте.

Все они трое готовили и распространяли тенденциозно собран­ную и явно клеветническую литературу ("Хронику КЦЛ" - при­мечание редакции), в которой в искаженном виде представлялась внутренняя политика по отношению к церкви, ложно говорилось о мнимом удручении свободы совести и преследовании верующих.

Эту литературу, нелегально попадавшую за границу , литовские буржуазные националисты использовали для нечистых целей, в своей борьбе против власти рабочего народа Литвы. Реакционные клерикальные газеты "Драугас", "Дарбининкас", Ватиканское радио еще шире распространили эти выдумки, из коих лишь не­сколько из-за недостатка места я здесь упомянул.

Не сразу Владас Лапенис попал на скамью подсудимых. Мно­го раз следственные органы, учитывая его преклонный возраст, говорили с ним, предупреждали бросить это дело, отказаться от преступной деятельности. Однако В. Лапенис не пожелал встать на честный путь, он втянул в преступную деятельность К.И. Мату-лиониса. Далее он пытался, под прикрытием распространения ре­лигиозной литературы, обманывать людей, сеять антисоветскую клевету. Его руки запачканы многими измышлениями, очерняю­щими честных людей нашей республики.

В. Лапенис использовал К.И. Матулиониса, имеющего филоло­гическое образование, для исправления языка антисоветских клеветнических изданий. Кроме того, сам К.И. Матулионис помо­гал распространять эти издания. О. Пранскунайте, хотя и мало­грамотная, окончившая только 4 класса, печатала и множила кле­ветнические издания. От ее пишущей машинки пошел слух о не­состоявшемся собрании родителей в средней имени И. Янониса школе г. Шяуляй, клевета о семье Вуденай из Марцинконис и другие измышления.

Сеятели клеветы, по-моему, на суде поняли, что они были лишь подручниками в деятельности реакционных клерикалов, что по поводу их блуждений следует винить прежде всего Ватиканское радио, так злобно сеящее в эфире ими распространяемую ложь.

 - В чем я провинился и за что меня сейчас обвиняют, больше никогда к этому не приложу руку, - так на суде каялся за свои необдуманные поступки Каститис Ионас Матулионис.

 - Я сожалею, что так поступила. Действовала, всего хорошо не понимая. Обещаю, что в будущем никогда это не повторится, -раскаивается и Она Пранскунайте.

Советский суд гуманный. Обращая внимание на то, что К.И. Ма­тулионис понял свои ошибки и обещал отказаться от преступной деятельности, суд решил наказать его лишь условно. В настоящее время К.И. Матулионис на свободе, и его будущее зависит только от его поведения.

Имея в виду, что О. Пранскунайте малограмотна и была втяну­та в преступную деятельность, а также и то, что на суде она сожале­ла о своем необдуманном поведении и обещала впредь этого не де­лать, суд назначил О. Пранскунайте также значительно смягченное наказание.

Эти потерявшие чуткость и Ватиканским радио запуганные люди, еще не один раз припомнив свои блуждания, быть может, будут каяться. При случае стоит припомнить, что за последнее время Ватиканское радио и другие центры пропаганды на Западе еще более расширили поток империалистической пропаганды. Под прикрытием маски добродетелей они рыщут за жертвами, сея всевозможные выдумки, слухи. Их усилия останутся безнадеж­ными, если мы все будем бодрствовать.

Из дневника участницы на суде 25-го июля 1977 г.

Сегодня третий день суда. После долгих, мучительных допросов они несомненно надеялись в зале увидеть сочувствующих людей, чувство­вать их взгляд, знать, что в эту трудную минуту кто-то за них посылает Господу горячую молитву. Увы, первые два дня на них глядела глухая пустота. Лишь только один-другой из своих, с опозданием узнавший день суда, и в глубине зала, как колючая проволока, отряд чекистов -такова была публика зала. Ты, Господи, от них требовал самой тяжкой жертвы: большой муки и оставления своих. Чекисты, казалось, долж­ны бы радоваться, что так хитро придумали - назначили день суда, ког­да большинство людей на каникулах. Напрасная радость! Страдания заключенных в молодых сердцах вызовут новую волну - жажду прав­ды!

Мы уже в зале. На этот раз из нас даже целая группка. Ряды первые так тесно заставлены стульями, чтобы никто не осмелился бы на них сесть. И что же - мы заняли два ряда подальше. Создалось чувство, что все увидим и все услышим. Коротка была наша радость - явился отряд солдат, и нам предъявили строгое требование - переместиться в дальнейшие ряды. Чего же боитесь, товарищи чекисты?! Нашего един­ства? Бойтесь! Мы чувствуем себя сильными и тогда, когда нас разделя­ют тысячи километров и стены   тюрьмы, а два ряда стульев - ничто!

В конце концов вошел суд и заключенные в сопровождении солдат. Бледные лица, нетвердые шаги говорили о надломленном здоровье су­димых.

Онуте Пранскунайте предоставляется последнее слово. И как хоте­лось услышать этот милый голос - ее последнее слово. Увы, мы не услы­хали ни одного ясного предложения.

Что же дальше? Суд объявляет перерыв до около 15 часов. Услышав такую новость, наши лица нахмурились. Чем же теперь заняться, ведь еще только 10 час. 30 мин. Будем ожидать и никуда из зала не уйдем. А быть может, это только хитрый обман чекистов? "Около 15 часов". Чего доброго, не случись этого около 12 или 13 часов.

Жаль, наши надежды и на этот раз не оправдались - секретарша "вежливо" предложила нам оставить зал. Мы пытались противиться: ведь секретарша без револьвера - не застрелит. Жалкая молодая девоч­ка нервным голосом,как сквозь слезы,сказала: "Уйдите, ведь оставши­еся в зале иногда нам отрезают микрофоны". Мы вышли не столь из послушания, сколько из-за сочувствия к жалкой секретарше... Вот те­бе, как это интересно: "Отрезают микрофоны"!

Мы толпились, беседовали, молились и все посматривали в зал. Че­кисты зорко нас наблюдали и наверняка подслушивали, однако кто же они (жалкие наши братья), если на нашей стороне Правда!

В конце концов подошло и 15 час. Мы все ввалились в зал. Мы за­няли свои места, и казалось, что и трактором нас из зала не возьмешь, хотя бы суд собрался и около 20 часов. Однако... трактор оказался ненуж­ным. Грозный голос чекиста: "Прошу всех покинуть зал!" был силь­нее техники. Опустив головы, мы вышли, не понимая причины такого изгнания. Неужели и опять ради микрофонов? ..

О счастье! В 15 час. 30 мин. двери широко раскрылись, приглашая нас войти. Один юноша нес в руках букет цветов. "Цветы оставить!" — остро крикнул чекист. "Я пойду на день рождения", - вежливо оправды­вался юноша. "Сказал, оставьте. Здесь не место для цветов!" — как ост­рым ножом, отрубил чекист.

Тут не место для цветов? А где им место? Ребенок сует матери цве­точек за ее самопожертвование и любовь, могилы героев застилают цветами, что не пожалели жизни за свободу народа, а верующие, пожерт-вовашие свою жизнь за раскрытие правды, не имеют права принять и скромного цветочка от своих друзей. Тут не место ...

О братья, ваше страданье да процветет пречуднейшими цветами в веч­ности! Здесь настоящее место вручить Вам и чудесные цветы сада.

Только теперь мы поняли, почему нас прогнали из зала. Подсудимые вместе с солдатами уже были на скамьях. Что же, нашим страдальцам по­жалели, чтобы хоть бы взгляд они послали своим друзьям. Они стояли спинами к нам, отвернутые, и солдаты их дергали, если кто и пробовал отвернуться. О дорогие, наши взоры не встретились, однако Вы будете нас крепить своим духом, а мы не отвернем своего взора от Всевышне­го, чтобы Вас укреплял в героическом страдании.

Читают приговор суда. Мы стоя слушаем: "Клеветническая литера­тура ... за распространение и множение клеветнической литературы, за сочинение заявления ..." Приговоры: три года, два года ... Приговор прочитан. Следует выйти из зала. Кажется, что ноги всех парализованы. Как столбы, мы стояли на своих местах и как будто не слышали стро­гого приказа солдата выйти. Мы хотели разглядеть лица осужденных, подышать этим воздухом страдания и унижения, каким так долго ды­шали наши Братья.

В конце концов, как будто в чем-то сомневаясь, мы вышли один за другим. Не было охоты поделиться мыслями, настроением - как будто что-то очень дорогое похоронили. Постояв немного возле зала Верховного Суда, пригнетенные впечатлениями и напряжением, мы оставили здание суда и отправились в "Аушрос Вартай" (часовня над узкою улицею с чудотворною иконою Пресв. Девы Марии), чтобы там на алтаре возложить еще одну обиду, причиненную ПРАВДЕ.