Центральному Комитету Литовской Коммунистической Партии

Это письмо не должно бы явиться для вас большой неожиданно­стью. Я - писатель, переводчик, исследователь литературы. Нема­ло вложил труда во все эти области. Полагаю, что я неплохо служил своей родине и народу и отработал хлеб, который я съел за всю свою жизнь. И все-таки я сделал гораздо меньше, чем позво­ляли мои силы, но это не моя вина.

Мой отец Антанас Венцлова был убежденный коммунист. Я его уважал и уважаю как человека. Между прочим, и у него я учился быть верным своим принципам. Но еще в молодости, наблюдая за жизнью и в ней участвуя, я выработал иную, чем отец, систему взглядов, позднее опыт лишь ее закрепил. Это не было тайной ни для отца, ни для кого-либо другого.

Коммунистическая идеология мне далека и, по моему мнению, во многом ошибочна. Ее абсолютное господство нашей стране при­несло много несчастья. Информационные барьеры и репрессии, при­меняемые по отношению к инакомыслящим, толкают обществен­ность в застой, а страну - в отсталость. Это гибельно не только для культуры. С течением времени это может создать опасность государству, которое пытаются укреплять такими методами. В этом я ничего не могу изменить. Я не мог бы этого сделать и тогда, если бы у меня была такая власть, как у вас. И все-таки я могу и даже должен высказать об этом свое мнение, это уже кое-что.

Эти взгляды я усвоил давно и самостоятельно. В течение мно­гих лет я не написал и не высказал ни единого слова, которое бы им противоречило. Я серьезно смотрю на коммунистическую иде­ологию и поэтому не согласен механически или лицемерно по­вторять ее формулы. Не повторяя их, я могу лишь подвергнуться дискриминации, какой за свою жизнь немало испытал.

В нашей стране мне преграждены более широкие и публичные возможности для литературной, научной и культурной деятельно­сти. Каждый гуманитарий, и не только гуманитарий, должен в Со­ветском Союзе постоянно доказывать свою верность господствую­щей идеологии, дабы мог работать. Это легко дается подхалимам и карьеристам. Это нетрудно людям, искренне убежденным в прав­дивости марксизма (хотя некоторым из них это, быть может, ка­жется скучной и унизительной процедурой). Для меня это немыс­лимо.

Увы, я не способен писать "под сукно". Я ищу контактов с аудиторией и буду искать впредь при любых обстоятельствах. Я не мог бы и не хотел бы заняться иною работой, как только в области литературы и культуры. Однако ежегодно суживаются для меня возможности культурной работы, и само мое существование в этой стране становится бессмысленным и сомнительным.

Все, что здесь написано, касается и моей жены, которая также является работником культуры (режиссер театра).

Опираясь на Всеобщую декларацию прав человека и на дей­ствующие законы, прошу разрешить мне уехать вместе с семь­ей жить за границей. Пример моего товарища Ионаса Юрашаса и других друзей показывает, что это представляется возможным. Так как моя жена еврейка, мы могли бы отправиться и в Израиль. Это решение окончательное. Также прошу не дискриминировать тех членов моей семьи, которые придерживаются иных, чем я, взглядов и остаются в Литве.

Т. Венцлова

11.У.1975 г.

* * *

23 декабря 1974 г. в Вильнюсе, Каунасе и в других городах Литвы производились обыски. Среди других обыск проведен и у бывшего много лет в тюрьме политзаключенного Кястутиса Иокубинаса. Вско­ре после этого К. Иокубинас обратился к властям с просьбой эмигриро­вать из Советского Союза. В отделе для виз его документы не были при­няты, поскольку в паспорте была многозначащая пометка "закон о па­спортах". Союзное Министерство внутренних дел подтвердило это реше­ние. Тогда Иокубинас послал открытое письмо Председателю Верховно­го Совета СССР. 25 апреля 1975 г. доложили Иокубинасу, что его доку­менты приняты для обсуждения, однако после двух месяцев был полу­чен отрицательный ответ.

Об эмиграции К. Иокубинаса заботился также и его товарищ, про­фессор Сорбоннского университета, писатель А. Синявский.

Предлагаем письмо К. Иокубинаса Н.В. Подгорному.

Председателю Президиума Верховного Совета СССР Н.В. Подгорному от гр. Иокубинаса Кястутиса, 1930 г. рожд., прожив, по адресу: гор. Виль­нюс, ул. В. Путное, дом № 10, комн. общ. 125; работ, старшим библиоте­карем в Научно-технической библио­теке Лит. ССР.

ОТКРЫТОЕ  ПИСЬМО

Будучи семнадцатилетним юношей, я присоединился к движе­нию сопротивления советской власти, в послевоенные годы охва­тившему всю Литву.

В 1948 г., начав учиться в Вильнюсском университете, я был аре­стован за редактирование и издание нескольких номеров подполь­ной газеты, отпечатанной на машинке, т. е. за участие в национали­стической антисоветской организации. Решением Особого Совеща­ния я был приговорен к десяти годам лишения свободы в ис­правительно-трудовых лагерях. И некоторое время спустя власти уведомили моих родителей о том, что они высылаются в Сибирь пожизненно за то, что один сын был приговорен к 10 годам, а дру­гой пропал без вести (мой брат был вывезен немцами в Германию на работу, а после, как выяснилось по письмам, отправился в Ка­наду, где проживает и в настоящее время).

Мои родители, крестьяне-бедняки, проживая в другом краю Литвы, никак не могли знать о моих занятиях. Несмотря на эти обстоятельства, им было дано только два часа времени на подго­товку, и они были увезены в товарных вагонах с Родины в ссылку, в Красноярский край.

Я сам был отправлен этапом на Север в пос. Инта (Коми АССР). За семь лет, проведенных в спецлагере, я вырос и познал жизнь и смерть.

В 1954 году Указом Президиума Верховного Совета я был осво­божден досрочно, так как во время совершения мной преступления я был несовершеннолетним.

Тогда получил паспорт с отметкой "положение о паспортах". И до сих пор все побывавшие в лагерях за государственные и не­которые другие преступления награждаются этой зловещей от­меткой. Вышеуказанная отметка запрещает останавливаться в боль­ших городах и маленьких "режимных" (уже не говоря о постоян­ной прописке), а также влечет за собой другие ограничения. Оста­вив Север, переселился к родителям, проживавшим в ссылке.

Условия работы и быта в глуши Сибири были незавидны, а тем более для бывших "зэков". Здесь их ожидали постоянные осведомители, ограничения в передвижении и дискриминация. Напряженно работая, часто сверхурочные часы, заботясь только о своем существовании, я принадлежал к так называемым молча­щим и неизвестным. Но это не спасало от всевидящего глаза КГБ, от всевозможных подозрений и дискриминации. Все чаще напра­шивалась мысль, что бывшему "зэку" невозможно освободиться от этих цепей и единственный возможный выход: покинуть эту страну. Моральная и бытовая неуверенность особенно усилилась после того, как в 1956 году КГБ Енисейского района решил меня завербовать. Часто по этому поводу вызывали к себе, угрожали, задавали разные провокационные вопросы. О легальном выезде из страны в то время не могло быть и речи, ибо только сама такая мысль квалифицировалась как преступление.

Итак, 8 августа 1957 года после открытия навигации по Енисею я решился на необдуманный и безнадежный шаг: в порту Игарки попробовал попасть на иностранное судно. Подойдя к первому по-иностранному одетому человеку (это был механик греческого судна "Анула"), я попросил о помощи. Но шедший рядом другой также по-иностранному одетый агент КГБ арестовал меня.

На допросах в течение целого года мне доказывали, что я агент английской разведки. Доказательством послужило мое знание английского языка и пара писем на бытовые темы одному англи­чанину, бывшему другу по лагерю. Позже это дело "по шпиона­жу" было передано Верховному Суду СССР, но последний его на­правил на рассмотрение при новом составе в краевой суд Красно­ярского края. И на судебном заседании при закрытых дверях за "попытку бежать за границу, принимая во внимание опасность моей личности", я был лишен свободы вновь на 10 лет.

Будучи в лагерных царствах во второй раз, я не нашел сущест­венной разницы: как и во время сталинщины, они славились из­нуряющим трудом, скудным рационом лагерной пищи и, возмож­но, более усовершенствованной системой принуждения.

Шатаясь по лагерям, я размышлял над прошлым и настоящим и не мог себя упрекнуть в неправильности совершенного мною по­ступка. Поэтому не было надобности "раскаиваться в преступле­нии", как в последние годы заставляла лагерная администрация заключенных. Я прилагал усилия только к тому, чтобы сохранить человеческое достоинство, и все свободные минуты посвящал само­образованию - электротехнике и изучению нескольких иностран­ных языков.

После окончания десятилетнего срока я уже не ожидал мило­сти и не боялся трудностей, которые навалились на мои плечи за лагерным забором. После нескольких неудачных попыток устро­иться я вернулся в Вильнюс, от которого я был оторван силой перед 20-ю годами.

Мои знания техники и иностранных языков пригодились науч­но-технической библиотеке, где создавался информационный фонд иностранных изданий, и я был зачислен на должность библиотека­ря. В то же время поступил на заочное отделение Вильнюсского университета с целью приобрести специальность библиотекаря, которое я окончил в 1974 году.

Как и раньше, я оставался молчаливым и неизвестным, но, как и раньше, это не спасло меня от всевидящего глаза МГБ. Этот глаз сопровождал меня не только до университетских ворот, но и до хлебного магазина, не говоря уже о более длительных путе­шествиях. Тому, кто прошел лагеря, эта ситуация сильно напоми­нала прошлое. Кажется, что теперь только несколько расширилась зона и изменился распорядок дня. На месте лагерных надзирате­лей время от времени появляются агенты, ступая по пятам (как же иначе во время допроса дать понять, что известен каждый шаг?). Моя судьба во многом зависит от их настроения, усердности и дру­гих случайностей, так как по их отчетам делаются определенные выводы на "верхах". Об этом свидетельствует и еще новый факт. 23 декабря 1974 года состоялась конференция в Вильнюсском университете на тему "Библиотека в эпоху научно-технической ре­волюции". И я получил приглашение. За три минуты до открытия подошел человек в штатском и, показав одному из организаторов — доц. Л. Владимирову - удостоверение, велел вызвать меня из зала. Я услышал хорошо знакомую фразу: "Пойдем-ка с нами" (он был один), и на автомобиле КГБ меня отвезли домой. Там ожидали другие с ордером на обыск в моей квартире. Шестеро под руководством подполковника Ковалева трудились целых три часа в комнатушке 6 на 2 м. Согласно постановлению, иска­ли клеветническую антисоветскую литературу по делу № 345. Как выяснилось из разговоров, речь шла о подпольном издании "Хроники Литовской Католической Церкви" и еще о какой-то ли­тературе. Не найдя желаемой литературы, захватили мой рези­новый костюм для рыбной ловли. Оказывается, они побоялись, чтобы я при помощи этого костюма не удрал за границу. Позже на допросах они требовали от меня "признаний", показаний на дру­зей в Литве и в Москве. Как и в прошлом, заставляли подписать бумажку о хранении тайны допросов. Я отказался.

Этот маленький пример, который может в любое время повто­риться, указывает на ту атмосферу неуверенности, в которой при­ходится мне, молчаливому и неизвестному, жить, так как я вписан в "список черных".

Мне 44 года. Из них 17 лет прошли в тюрьмах и лагерях. Какая там была жизнь, знает всякий, кому довелось там побывать. Я хо­лост, ибо не хочу, чтобы из-за моего прошлого страдали другие. Я не накопил имущества, так как за работу мне платили только ми­нимум.

Несмотря на семилетний безупречный мой труд, я не получил квартиру, ибо под всякими предлогами меня обходят. Из-за про­шлого я лишен на все время права, которое иностранному совер­шенно непонятно: навестить своих знакомых и близких за грани­цей. Высокий чиновник Литовского КГБ мне прямо сказал, что о такого рода посещениях не может быть и речи. Подтвердилась лагерная пословица: "В жизни отворилась пропасть, которой не перепрыгнешь", ибо Москва не прощает тем, которые хотя бы раз осмелились выступать против.

Не видя в будущем перспективы, я второй раз (на сей раз уже легально) решился покинуть Советский Союз. Меня приглашает брат, проживающий в Канаде, получил приглашение и от друзей, проживающих в Израиле. 29 января 1975 года со всеми необходи­мыми документами обратился в Вильнюсский отдел виз и реги­страции. Но сотрудник данного учреждения отказался принять мои документы только потому, что на моем паспорте красуется над­пись: "положение о паспортах".

Но ведь в конце концов я из-за этой дискриминационной записи (в широком смысле) и хочу покинуть страну! Так как я полноцен­ный гражданин, ради чего меня держать насильно?

"Всякий человек имеет право покинуть страну, также и собст­венную, и вновь возвратиться", — гласит Всеобщая декларация прав человека. Ведь под этой декларацией свою подпись поставил и Советский Союз!

Прошу Вас дать указание соответствующим инстанциям в Лит­ве, чтобы мне было разрешено уехать за границу.

19.11.1975 г.

г. Вильнюс                       подпись (К. Иокубинас)

* * *

Генеральному Секретарю   ЦК КПСС
тов. Леониду Брежневу
Копии:        Советам по делам религий СССР и

Литовской ССР

Президиуму Верховного Совета

Литовской ССР

Курии Вильнюсской епархии

от Комитета Церкви пос.   Игналина

по адресу: Игналина, Лит. ССР

Заявление

Еще до начала второй мировой войны мы, верующие Игнали-ны, начали строить церковь. В то время богослужение соверша­лось в комнате одного дома. Война помешала строительству, цер­ковное здание осталось без крыши. В послевоенные годы местные власти при помощи коварства и обмана отобрали у нас недостроен­ную церковь и все до тех пор не использованные материалы. Они обещали сами сделать крышу, а мы только будем платить деньги. Но после окончания работ церковь была превращена в дом куль­туры.

В 1971 году, услышав, что в Игналине будет сооружаться но­вый дом культуры, мы дважды обращались к А. Вайтонису, замес­тителю председателя исполкома Игналинского района, с просьбой вернуть нам церковь. Но А. Вайтонис с грубостью нам объяснил, что из этого ничего не выйдет, не ожидайте, никогда не отдадим. По этому вопросу надо было обращаться в 1950 году, тогда мы бы отдали. Теперь уже поздно. А председатель того же исполкома А. Гудукене утверждала, что это здание необходимо для дома культуры. С нашими замечаниями, что церковь для этой цели не­пригодна (колонны препятствуют видимости), председательница согласилась, но заметила, что государство в этой пятилетке не выде­лит денег на постройку нового дома культуры.

После этого мы дважды писали заявления Председателю Прези­диума Верховного Совета Лит. ССР и Первому Секретарю КП Лит­вы. А копии этих заявления направляли Председателю Совета Министров Литовской ССР, Уполномоченному по делам религий Лит. ССР и Курии Вильнюсской епархии. На первом заявлении поставила свои подписи только часть наших прихожан - 1026 ве­рующих.

На заявления ни одно из упомянутых учреждений не ответило. Когда отвозили второе заявление, уполномоченный Ю. Ругиенис обозвал нас саботажниками и добавил: "Не просите, не получи­те. Если дадим это, вы захотите чего-то другого". Кроме того, он принял нас грубо и все время только кричал.

Некоторое время спустя в Игналину приехал человек и, вызвав восьмидесятилетнего старика И. Гринявичюса — председателя на­шего комитета, осмотрел церковь, шагами ее измерив, и уста­новил, что она достаточно большая. После отъезда узнали, что этот незнакомец - уполномоченный по делам религий. И.А. Вайтонис, заместитель председателя исполкома, нас известил, что от Ю. Руги-ениса поступил отрицательный ответ по поводу возврата церкви. Но письменного документа не показал, только заявил, что молить­ся никто не препятствует, что места во временной церкви достаточ­но и церковь не будет возвращена, так как в ее здании нуждается дом культуры.

Такой ответ - это грубое издевательство над верующими. "Молиться вам никто не мешает", а тем временем сам директор дома культуры камнем разбил окно церквушки. А что говорить о музыке, оркестре и других шумных развлечениях, которые ча­сто устраиваются параллельно с нашим богослужением. Между нашей церквушкой и домом культуры расстояние 6 метров.

"Места имеете достаточно", — так утверждают те, кто не хочет отдать нам нашу церковь. Между тем, наша церквушка - только временный дом, общая полезная площадь которого 102 кв. м, а та, которой пользуются верующие, - 70 кв. м.

Сегодня в Игналине более 4000 жителей, большинство из кото­рых католики. Кроме того, Игналина - районный центр. Сюда приезжают по разным делам многие верующие из других прихо­дов, которые по праздничным дням стараются выполнить и свой католический долг - участвовать в литургии. Игналина также и курортная местность. В самом городе и его окрестностях отды­хают тысячи людей из Ленинграда, Москвы и других городов - со всего Советского Союза. Многие из них посещают нашу церквушку и во время службы. Как же могут они все попасть на Богослуже­ние, если она вмещает 200-250 человек?! Не напрасно туристы го­ворят, что в Игналине верующие подвергаются дискриминации, удивляются, что в городе, где так много верующих, нет нормаль­ной церкви. Люди должны даже при скверной погоде стоять под открытым небом, так как всем попасть внутрь невозможно. Кро­ме того, зимою в церквушке сыро и душно.

В настоящее время много сделано по укреплению мира и сотруд­ничества между народами. Вот только месяц тому назад подпи­сан в Хельсинки Заключительный Акт по безопасности и сотруд­ничеству в Европе. Под этим Актом поставил подпись и Советский Союз в Вашем лице, Генеральный Секретарь. Если Советский Со­юз взял на себя международные обязательства, если Конституция нашей страны позволяет публично признавать свою веру, то необ­ходимо, чтобы были созданы нужные условия. В данном случае должна быть возвращена наша церковь.

В настоящее время в Игналине уже построен дом культуры (рабочие доканчивают отделку дома).

Поэтому мы обращаемся к Вам, Генеральный Секретарь, с просьбой так распорядиться, чтобы нами построенная церковь бы­ла нам возвращена. Ранее наше заявление, направленное на имя литовского правительства, с просьбой возвратить нам церковь подписали более тысячи человек. За свои подписи под этим доку­ментом верующие подверглись репрессиям, поэтому под данным документом подписываемся только мы, члены церковного коми­тета.

Просим помочь верующим Игналины получить обратно нами построенную церковь.

Игналина, 10.1Х.1975 г.

Под этим заявлением поставили свои подписи 19 членов цер­ковного комитета.